Урал – это не просто так

Нельзя просто так взять и не поехать на Урал, нельзя просто так откреститься от возможности спуститься в жуткую пропасть, что разверзлась средь живописного лога в самом сердце Башкирии, нельзя просто так предпочесть октябрьскому морозу и ночевкам в палатках, покрывающихся инеем, теплые лекционки и любимых преподавателей. Так сложно устоять перед зовом, словно голос в голове, словно ты сам из себя вырываешься и бежишь через степи и поля к заветному местечку, где давно мечтаешь побывать. Я думала об этой поездке, вот только мне она грезилась теплой майской порой, длительностью в неделю, а то и больше. Мне хотелось побывать во всех пещерах урочища Кутук-Сумган, мне хотелось вдоволь насладиться пробуждением Уральской природы в конце весны. Идея поехать сюда в октябре вызвала двоякие чувства: с одной стороны – здорово, целая дополнительная поездка в крутые пещеры осенью, не будет необходимости делать различные прививки от злобных Башкирских клещей, а с другой стороны – всего два дня. Что можно успеть за два дня? Ничего. За два дня можно посмотреть две-три пещеры, да и то так, галопом. Однако, не стоит забывать, что цели у поездки учебные.

Моя эпопея началась задолго до того, как мы сели в поезд, что отнес нас в край нефтяников и коневодов. Сперва нужно было разобраться с документами, не будем забывать в каком мире и в какой стране мы живем – бюрократия превыше всего. Ты – никто без бумажки, подтверждающей твое существование, похода нет без бумажки, подтверждающий наши намерения совершить выезд. У этой бумажки много страниц, есть номер, и стоит печать. Чтобы ее оформить, приходится в дождь рассекать по вечерней Самаре на велосипеде, гнаться за временем, в потугах вырвать из зубов бюрократической машины еще денек-другой, чтобы все успеть, лишь бы все успеть. Было бы обидно, если бы большие дяди не поставили свои подписи, а большие тети все это не заверили бы печатями. Дело в том, что попасть в заветные пещеры крайне сложно, студентам это просто не по карману, поэтому мы вынуждены просить помощи у университета. Пока я бегала по кабинетам и оформляла командировку, встречала помощь со стороны работников любимого ВУЗа. Люди, которые и в походах – то, наверняка, ни разу не были, которым, кажется, должно быть глубоко плевать, получится ли у нас все во время оформить, удастся ли осуществить свои планы… Они помогали мне, они шли навстречу, они проявляли свои человеческие качества. Здесь я поняла, что в нашем университете работают Люди. И этим Людям не все равно. Создавалось ощущение, что бюрократическая мясорубка пощадила их, не перемолола и не уничтожила все человеческое внутри. Даже в бухгалтерии, которой меня все время пугали, я встретила добрых отзывчивых людей, там мне со всем помогли. И еще – улыбки. Нигде, ни в каких гос.органах, где серьезные тетеньки занимаются документами, я не видела улыбок. Наши бухгалтера и секретари улыбаются, при чем, вроде бы, даже искренне. Хотя, возможно, все это притворство и лицемерие. Больше всего эмоционально выматывало отношение со стороны, казалось бы, родных и близких руководителей. Ни на один свой вопрос о том, что мне делать, я с первого раза не получала ответа, понятного мне. Я действовала как будто бы на ощупь, а со стороны «покровителей» встречала лишь возмущение «Ну как можно быть такой недисциплинированной! Нужно было сделать все по-другому! Нужно думать головой! Ах да, у тебя же нет мозгов…» Хотя я прекрасно понимаю, что это лишь методы воспитания, регрессивные методы, жесткие и устаревшие, но рабочие. В последний момент документы попали туда, куда должны были попасть. Теперь дело за малым – съездить и отчитаться.

В день отъезда у меня пять пар, совершенно не думаю о том, что сегодня вечером огромная консервная банка с полочками для сна укатит меня за горизонт, меня не тревожит приятное чувство, что скоро будет что-то новенькое, по спине не бегают мурашки-предвестники приключений. Нет, я сижу и вчитываюсь в учебник, силюсь объяснить преподавателю методы построения спектров фазоманипулированных сигналов. А через три часа я уже мчусь на вокзал с рюкзаком за спиной, пытаюсь переключиться, очистить свое сознание от всего, что должно остаться в городе, выкинуть лишний груз из разума. Выходит не очень хорошо, события последних дней не лучшим образом сказались на моей нервной системе, никак не могу успокоиться. Успокоиться не получилось даже когда тронулся поезд. Обычно, когда вагон дергается, и перрон медленно уплывает в сторону, накрывает волна спокойствия. Все, что забыл - осталось, все, что не сделал – потом. Ты едешь и этого уже не исправить, куда-то ты да попадешь. В этот раз такого чувства не было. Люди вокруг, разговоры, мое нервное напряжение. Мне бы под одеялку с книжкой, а я пристаю ко всем с расспросами, чего же они ожидают от поездки. Однако теперь чувствую себя в своей стихии: кругом шум, студенты, поезд, тесно, куда-то едем, о чем-то разговариваем. В этой поездке из студентов я – самая опытная, значит ли это, что на мне лежит большая ответственность, что мне нужно вести себя идеально, что эти ребята будут брать с меня пример – безусловно, значит. Вот только я этого не осознаю, еду себе в поезде, травлю байки про глубочайшие пещеры мира, новички с огромными горящими глазами слушают – приятно, однако.

Первое, что вижу за окном утром – снег. Солнце еще не встало, но в тусклом свете придорожных фонарей четко различимо белое покрывало, весело сверкающее тысячами алмазов. В Самаре снег только лишь раз опустился с неба холодными мокрыми хлопьями, тут же растаял и был таков. Чуть не проехали Уфу – поезд пришел раньше, но никто не понял, что мы уже приехали, окна вагона выходили не на сам вокзал, а на строения рядом, создавалось ощущение, что мы еще где-то в пригороде. Однако все обошлось – выскочили на улицу с рюкзаками и недопитым чаем, бодрые, готовые покорять дикий Башкирский край. Дорога нам предстояла длинная – четыре часа на автобусе до Юмагузинского водохранилища, там еще час на лодке по холодной воде, после этого пять километров пешком вдоль лога, к лагерю. На это должен был уйти весь день, поэтому все делаем в темпе: все переходы и переезды. Забиваемся в микроавтобус, радостными щенячьими глазками смотрим в окна, любуемся мелькающими пейзажами, вскоре все засыпают, и практически до самого Стерлитамака едем в тишине. После Мелеуза выбираем дорогу: к плотине можно подъехать со стороны Нугуша, а можно со стороны Юмагузино, едем со стороны Юмагузино. Последние десять километров оказались гравиевой дорогой, по которой ездят разве что Камазы, но деваться некуда – ползем. Добрались до плотины. Тут все очень серьезно – охраняемый объект, частная территория, нужно оформлять пропуск, благо, за этим дело не встало. Нужно сказать, в машине было не тепло, поэтому стараемся больше двигаться, нацепляем рюкзаки и идем к месту посадки в лодку. Кругом серые горы, густо поросшие лесом с редкими проплешинами в виде угрюмых скальных выступов. Белая река. Правда, сейчас она больше похожа на буро-серую реку.

Последнее время мне везет на кожаные диваны в дороге. На нашем пароме четыре белых кожаных дивана, колонки с музыкой – паром прогулочный, но спелеологов тоже возит. Стоило нам отчалить, сразу стало ясно, что в машине было очень комфортно. Холодный ветер тут же прижал людей друг к другу в попытках согреться. Даже голод уже не так ощущался, поскольку для приема пищи нужно вылезти из баффа и подставить свое лицо колючему морозному ветру. Река сильно петляет, по обоим берегам высятся каменные плиты, выдавленные в свое время из недр неимоверной силой, которую человек не может себе вообразить. Они светлые, припорошенные снегом – белые. Теперь-то стало понятно, почему река Белая. Смотрю вперед, забываюсь, мне кажется, что я на Бирюсе, далеко в Сибири. А ведь эти две реки действительно очень похожи: изгибами, скалами, даже размерами. Окажись я здесь в середине февраля, точно бы не отличила, даже показала бы залив, откуда нужно топать к пещере Кубинская и гору, в склоне которой расположен вход в нее. Через полчаса просто так сидеть на холодной коже становится невыносимо – начинаем танцевать, ерзать на месте, дрыгаться и совершать несуразные пасы руками и ногами. Выглядели мы, наверняка, очень смешно, однако быстро согрелись и, когда паромчик причалил, нам не пришлось долго размораживаться. Сфотографировались с флагом и в путь. Поначалу тропинка петляла между «стен», густо покрытых мхом, настолько мягким, что если надавить на него ладонью, вся кисть погружалась в зеленый ворс. Солнце было скрыто за тощей облаков, таких же серых, как скалы, что нас окружали. Зелень мха и хвои совершенно не разбавляли уральской суровости. Грязь под ногами сковал утренний мороз, намертво скрепив с землей и опавшую листву. Потихоньку вокруг нас начинали летать белые мухи. Если бы нас было намного меньше, я бы задумалась о ничтожности человека среди этих седых лесов, о власти природы и собственном безвластии, но я мило болтаю с кем-то, стараюсь не думать о дороге и о тяжелом рюкзаке за спиной. Это помогло, пять километров были пройдены незаметно, делаем привал около Сумгана. Мне про него много рассказывали, говорили, что входной колодец настолько широкий, что видно самое дно, от чего при спуске становится страшно. Обычно, когда спелеологи спускаются по веревке, они не видят дна колодца, так что, по большому счету, в пещере тебе все равно – сто под тобой метров или двести, а здесь дно видно с самого начала и это пугает. Говорили, что входная воронка огромна… Должно быть, я сильно избалована пещерами Кавказа и фильмами про другие крутые спелеорайоны, но пропасть не показалась мне такой страшной, как о ней говорили. Пожалуй, последнее, что я ожидала от Смугана – это разочарование. Я была готова испугаться, была готова, что мне станет холодно, но не была готова к разочарованию. Успокаиваю себя тем, что с края воронки дна все равно не видно и завтра еще будет возможность подрожать во время навешивания веревки.

Лагерь решили ставить на горе, рядом с избушкой лесников, она как раз пустовала. Место было удобным – рядом есть стол, на котором можно готовить, а в непогоду можно готовить прямо в самой избушке, на нарах. Была идея спать в этой избушке, но место там было только на восемь человек, трое, как ни крути, остались бы в палатке, на улице. К тому же, после попытки растопить печь, стало ясно, что спать там не совсем безопасно – при открытии печной дверцы все помещение мгновенно заполняется дымом, существует большая вероятность угореть во сне. Тем не менее, ужин готовим внутри избы, ужинаем там же – тепло, хорошо. Мне захотелось остаться ночевать в избушке, на свой страх и риск, очень уж я люблю срубовые домики. Я даже подбила Гузель ночевать со мной, для подстраховки и просто, чтобы не было скучно, и не пожалела об этом – на улице ночью был мороз, все покрылось инеем и вода в бутылках замерзла, а нам было комфортно, уютненько.

Первое утро среди Уральских гор началось с неторопливой и порой бессмысленной возни: котелки, комплекты СРТ, комбинезоны, тарелки, ложки, костер - весь ансамбль походной утвари заиграл в руках укутанных от пяток до ушей студентов, готовимся к выходу. Моя задача вместе с Лизой провесить Сумган, пока ребята осматривают пещеры Кутук-4 и Винтовая. Настораживало время, отведенное на провешивание – целый день, в то время, как ребята собирались потратить на две пещеры лишь полдня. Вроде бы восемьдесят метров, не так много, в Куйбышевской входные колодцы, которые глубже, вешаются намного быстрее. Что-то здесь явно неладно. И правда, вешать нам пришлось почти целый день. Старались сделать навеску максимально удобной для прохождения, максимально безопасной – не вышло. Оказалось, что в какой-то момент мы перескочили с одной навески на соседнюю, совершив опасный траверс с использованием скалолазных навыков и закрутив ухо в спит, находившийся на приличном расстоянии от вертикали нашего пути. Не могу сказать, что именно было тому виной: наша невнимательность или отсутствие должного опыта, скорее всего и то и другое. В любом случае подошедший после обеда Валентин попытался исправить эти недочеты настолько, насколько это возможно. Странно, но во время спуска я не чувствовала ни страха, ни неуверенности. Мне все твердили, что Сумган жуткий, что там с самого верха видно дно, что пионеры открывают кирпичные заводы прямо на навеске. На деле все оказалось совершенно по-другому: сам факт , что ты видишь дно колодца, пускай и такого глубокого, успокаивает тебя. Я поняла, что при спуске меня пугает неизвестность, а когда ты видишь все стены, все точки, видишь конечную цель, тебе становится спокойно. Интересно осознавать причину своих страхов. На навеске в Куйбышевской мне иногда было страшно, но не из-за высоты, которая в темноте и не ощущается, а из-за неизвестности. Темные пропасти кажутся бездонными, ты даже не можешь представить, что с тобой будет, если сорвешься, а тут все по-другому. Тут видно дно и все выступы, есть полная картина мира вокруг, в твоей голове нет черных пятен, и ты можешь адекватно (по мере возможностей, естественно) рассуждать.

В лагерь мы вернулись первыми, остальные были еще в пещерах, было время поболтать по душам, растопить избу, принести воду, начать готовить ужин. Странно, но я не помню ни этих разговоров, ни своих эмоций, ни ощущений. Будто бы я окончательно отделилась от себя, и мое тело функционировало без моего участия. Доктор поднимал в этой поездке вопрос о том, что мозг – вовсе не субстрат сознания, а лишь приемник. Не вся информация записывается, а лишь те моменты, в которые мы абсолютно осознаем свое существование, внимание сознания направлено на себя само. Вот мое сознание к концу первого дня начинало отключаться. Помню, что спали в избе мы уже вчетвером. Мальчишки из нашей палатки замерзли прошлой ночью и перебрались к нам с Гузель. Помню холодную звездную ночь, огромную освещаемую заревом мощного пламени костра поляну. Все как в детстве, когда родители возили меня на Урал. Рядом с речкой, на которой стоит наша баня, тоже огромная поляна, кругом сосны… Только там никогда не было тихо, рядом всегда ревел мощный весенний поток. В детстве в походах вообще никогда не было тихо, ночевали всегда около рек. А здесь тишина. Не слышно даже шума ветра, путающегося в хвое, не слышно лесных обитателей, насекомые спят. Странно, но насладиться этой тишиной так и не удалось. Все время хотелось забиться в шумную избушку, послушать истории о дневных выходах, потравить байки. Непреодолимая мания социализации, а ради чего?

На следующий день мы с Лизой должны были снова идти в Сумган, на этот раз в качестве инструкторов. Нужно было спуститься на дно первого колодца вместе с новеньким Сашей и малоопытным Лешей. Вот тут, если честно, меня чуть передернуло. Сперва предполагалось, что эти товарищи в Сумагн не пойдут, погуляют по округе и хватит. А теперь нужно вести их вниз. Саша занимается меньше двух месяцев и несколько дней назад научился перестегиваться на каремах. Алексей тоже не блещет талантом хождения по навеске. Вчера я провисела на веревке больше трех часов, помню, как жутко затекали ноги, приходилось просто бегать вверх-вниз, чтобы не замерзнуть и чтобы ноги не отнимались. Сегодня ситуация будет похожей: будем ждать новеньких на каждой перестежке, только после этого двигаться дальше. У края Сумгана у меня возникли сомнения в том, что ребята вообще спустятся на дно. Нелепые неуклюжие движения, неуверенность во взгляде, трясущиеся на перестежках руки. Как я и ожидала, это был один из самых долгих в моей жизни спусков. Я прекрасно понимаю, что быть инструктором – это талант, это важный навык, быть инструктором способен не каждый. Вот, видимо, я не способна. Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не закричать на Сашу, спускающегося ниже меня и Лешу, спускающегося выше, чтобы они делали все быстрее, что мне холодно и неудобно в обвязке. Возможно, это все просто нестабильность в моей нервной системе, преследующая меня последнее время. Как бы то ни было, воспоминания о том выходе окрашены оттенками злости и разочарования в себе самом. Почему-то я не могу воспринимать пионеров, как пионеров. Вот конкретно в этих двоих я вижу равных себе спелеологов, требую с них так же, как с себя. Взяла этот факт на заметку, чтобы исправиться во время подъема. Спуск занял у нас слишком много времени, гулять по первому этажу пещеры пришлось бегом.

Отмечу, что горизонтальная часть пещеры произвела на меня куда большее впечатление, чем вертикальная. Здесь есть свой собственный идол, которому все оставляют подарки, я эту традицию стороной не обошла – оставила два карандашика, которыми писала во время топосъемки в пещере Грандиозной месяц назад. Среди разных украшений и других безделушек карандаши выглядели даже функционально полезными. Подземные галереи пещеры можно сравнить, пожалуй, с гномьим царством. Просторные ходы, на стенах и потолках которых спят колонии летучих мышей, озера и удивительные органные трубы в сводах. Даже не верится, что все это появилось само по себе. Наверняка какой-нибудь бог-спелеолог сперва долгие годы разрабатывал проект, а потом с группой таких же энтузиастов все это построил. Пещера настолько большая, что здесь есть свой собственный Эверест, на который нужно восходить, только не по снегу, а по глине. Есть здесь проспект Геофака МГУ. Кажется, ничего подобного я раньше не видела. Видела похожие по размеру и морфологии ходы, но чтобы настолько широкий и высокий проспект с ровным глиняным полом, настолько прямой и протяженный – впервые. Похоже на огромный тоннель метро, только раза в два шире и выше.

Подъем наверх оказался куда быстрее спуска – парадокс. Вылезли мы за полчаса, я готовилась к худшему. Отправляем Сашу с Лешей в лагерь, на секунду в голове мелькает мысль «а может лучше бы им дождаться кого-то из взрослых?», но ребята уверяют, что они прекрасно доберутся сами. Естественно, они чуть не пошли не в ту сторону, однако, быстро сообразили что к чему и вернулись на верную дорогу. Мы с Лизой снова спускаемся в пропасть, чтобы снять веревку со второго колодца, все делаем в темпе, чтобы не замерзнуть.

Последний вечер на Урале не был столь звездным, как предыдущий, было намного теплее, однако на ночь в избу забилось аж шесть человек – наконец-то просекли фишку с теплом и комфортом. Утром спешно собираемся, наспех делаем пару фото у пещеры с флагом вуза и топаем к реке. Все происходит быстрее, чем я успеваю это осознавать. Вроде бы только что вышли из лагеря, а уже сидим в лодке, обдуваемые со всех сторон октябрьскими ветрами, словно мир вокруг стал дискретным, воспринимаю лишь отдельные картинки: ущелье, лодка, плотина, автобус.. В автобусе засыпаю, просыпаюсь на подъезде к Уфе, кругом темно, горят уличные фонари. Ксюша с Ильей увлеченно рассматривают город из окна автобуса, смотрят на людей, ничем не отличающихся от Самарцев, восхищаются Уфой. Завтра утром я пойду на пары, жизнь снова вернется на привычные рельсы, хотя путешествия уже настолько врезались в мой график, что сложно говорить о поездках на Урал и Кавказ, как о нарушении зоны комфорта.

Единственной сложностью для меня в этой поездке оказалось принятие того, что я изменилась за пару лет путешествий, что я привыкла и меня уже не будоражит каждая возможность. То ли я взрослею и становлюсь спокойнее, то ли просто чем-то заболела. Так не хочется уподобляться серым безликим существам, окружающим меня каждый день, не хочется плыть по течению, но сил нет бороться, сил нет восхищаться, хочу отдохнуть, хочу сесть и подумать о том, куда же мне идти дальше, где же моя дорога в бескрайнем поле. Гигантская консервная банка с полочками для сна катит меня в родной город, будто бы ничего и не было. Каждый поезд – это точка после предложения в моем жизнеописании. С чего я начну следующее предложение? Пока не знаю…

Автор: Кибиткина Алёна

октябрь 2016