Часть 2 Камни на склоне
В зеркале заднего вида
Бесконечная темнота нового колодца слегка померкла синими полосами небрежных строчек. Я оторвался от блокнота, оставив своего героя наедине с печальным открытием. За окном маячил жаркий перрон Саратова. Вторая ночь в поезде. Заботливо вымытая в туалете снаряга сушилась на третей полке в разобранном виде.
Был еще мимолетный вечер на морском побережье, где ребята, наблюдая погружающуюся в море луну, пытались понять, что с ними происходит, и выразить словами те ощущения, которые возникают в конце экспедиции. Скорее всего, они чувствовали легкую грусть, но не могли найти ей причину. Мои же чувства в этот раз были диаметрально противоположными. Арабика закончилась, но все еще только начинается.
Холодный ветер, и отражение в зеркале в туалете плацкартного вагона. В поезде время работает на нас: прошла минута – стал богаче – ближе к заведомой цели. Время в поезде никогда не идет за зря, потому что поезд движется – так я считал и успокаивал себя. Четверо суток в плацкарте, где Самара – всего лишь промежуточная станция – время стоянки 34 часа.
Родной город сразу почуял, что я вернулся с Арабики – традиционно летней экспедиции и подстроил очередную ловушку: пожелтевшие листья, желуди, барашки волн на речной глади. Город наивно полагал, что осень заставит меня остаться, во мне сработают привычные осенние рефлексы, и я сяду обрабатывать видео с поездки и монтировать ролики для осеннего Сейшна. Но я не поддался. Две стиральные машины упрямо полоскали изотермики. Рюкзак собрать проще, если ограничиться перечнем вещей, извлеченных из старого рюкзака.
И снова поезд. Длинный и распростертый во времени и пространстве. Где-то вагонов на десять впереди – две подруги из Оренбурга, но чтобы к ним добраться, нужно пересечь весь Узбекистан со столицей в виде вагона ресторана. Это был состав узбекского формирования, с одиноким российским последним вагоном.
Поезд весьма затянулся, особенно под конец – нелепое стояние раскаленного металлического кузова у условной линии, разделяющей государства.
Какой-то парень на Казахской границе уже после завершения всех процедур вышел в тамбур и плюнул в окошко, из-за чего имел конфликт с пограничниками, решенный в итоге мздой.
Поезд не хотел отпускать меня. Чрезмерно долго мы простояли на Узбекской границе, а затем перед самым Ташкентом, когда некоторые пассажиры уже вытащили свои тюки в тамбур, поезд вдруг встал и простоял около часа. Пришлось купить у проводницы чай, поскольку свой мы уже упаковали, и наслаждаться гостеприимностью плацкартного пространства.
Метаморфоза 20.12
В Ташкенте все преобразилось. Уральская экспедиция предстала перед нами в обновленной версии. Вместо суровых спелеологов старшего поколения с сединами и неизменными байками прошлых лет нас встретили миловидные девушки. Это было вообще очень странно для Уральцев. Обычно в азиатских экспедициях допустимым соотношением считалось следующее: одна девушка на три парня. А многие из очень древних и уважаемых на Урале спелеологов вообще отвергали женскую спелеологию как явление, считая женщину на корабле признаком несчастья. Девушки, в свою очередь, зачастую не желали мириться с существующим положением дел и стремились доказать свое право на существование в подземном мире крутыми мужскими подвигами.
Теперь мы шли по ночному Ташкенту в ресторан. Нас, троих парней с берегов Волги, окружали шестеро энергично настроенных девушек. Вялость и скука поезда рассеялась, и в меня стал постепенно перетекать энтузиазм и энергия свежих участников экспедиции.
В ресторане мы поели скромно и быстро. Вместо шумного застолья с бесконечными тостами, которое ожидало меня в Ташкенте в день приезда два года назад, я поднял фужер с прохладным компотом «за прекрасную метаморфозу окружающей реальности и удачное завершение безумного дня».
На самом деле, конечно, день не завершился. Девушки потом еще упаковывали привезенные нами сухари, а мы наслаждались удобствами гостиницы. Все-таки есть разница между чердаком с летним душем и дачным сортиром у тети Перузы в бюджетных самарских поездках и настоящим отелем с мылом, шампунем, душем, ванной, номером с постелью и кондиционером в экспедициях для взрослых дядек.
Автобус
Утром мы попали в ловушку. Наш автобус пришел на заре. У нас не было ни завтрака, ни еды в дорогу, ни местных карманных денег. Да и магазины с ресторанами открывались намного позже. В гостинице мне не удалось раздобыть кипятка – мой термос ехал пустым. В прошлой раз путешествие на автобусе по Узбекистану мне далось крайне тяжело, и я опасался повторения этой грустной истории. Нарушение суточного режима и короткий сон, отсутствие еды, а главное горячего чая – все необходимые условия моего плохого самочувствия были соблюдены.
Завтрак был назначен на десять, и нам пришлось четыре часа коротать время, довольствуясь лишь водой. Автобус был комфортный с кондиционером, но кресла для сна были все равно непригодны.
В означенное время мы купили в магазине сникерсы и пряники. Стало несколько легче.
За окном простирался Узбекистан. Глинобитные одноэтажные дома светло-коричневого цвета, такие же заборы, ослики, тянущие маленькие тележки по обочинам дорог, разноцветные мотороллеры, камазы-фургоны с деревянными кузовами для перевозки арбузов и дынь, и выжженная солнцем бесконечная равнина.
Во второй половине дня наш автобус одолел высотный перевал, и в горной долине показался Байсун – маленький, забытый временем, пограничный город. Здесь нам предстояло провести две ночи, пройти регистрацию и окончательно завершить подготовку экспедиции.
Мы поселились у Салима в небольшой частой гостинице с двухэтажным домом и двориком, где можно удобно перебрать снаряжение.
Поскольку в этом году в экспедиции участвовало рекордное число девушек, были приняты соответствующие меры безопасности. Дамам запрещалось покидать пределы уютного дворика Салима категорически, парням же разрешалось выходить в город группами не менее двух человек для решения подготовительных вопросов экспедиции или за едой. Питались мы на территории гостиницы, отказавшись от походов в рестораны, дабы не привлекать излишнего внимания.
Последние минуты подготовки
Поздно вечером прибыли остальные участники экспедиции и верховное главнокомандование. Им удалось добраться до Байсуна из Екатеринбурга за день путем двух перелетов и одного авто переезда.
Теперь все участники были в сборе. Всего 29 человек. Экспедиция, организованная Уральцами, могла по праву называться международной: среди участников было двое итальянцев, испанец, немец и даже китаец. Работа предполагалась по трем направлениям. По сути это было три экспедиции в разные пещеры одного района. Группа «Оазис» под руководством Гоши Сапожникова собиралась работать в Фестивальной. В этой пещере, представляющей собой трехмерный лабиринт с несколькими уходящими глубоко вниз отдельными ветками, работы велись, можно сказать, регулярно – уже третий год после большого перерыва. В 2010 году мы работали в одной из таких веток. Вход в пещеру Фестивальная как, впрочем, и в другие пещеры находился на большой отвесной стене горы Ходжа-Гур-Гур-Ата. Но идти до этой пещеры было ближе всего.
Вторым направлением работы была пещера Дарк Стар. В прошлом году ее посетили первый раз после долгого перерыва и нашли в ней перспективную новую часть настолько большую, что даже пройти все не удалось (не то что составить карту). Дарк Стар была главным прорывом прошлой экспедиции и основным (центральным) направлением нынешней. Им занималась самая многочисленная группа «Центр». Забрасываться до Дарк Стар было несколько дальше чем до Фестивальной.
Третьим направлением, в котором предстояло принять участие и нашей (самарской) делегации, была пещера Улугбек. Она находилась дальше всего. В нее была организована всего одна или две итальянские экспедиции в каком-то девяносто-лохматом году. Группа наша называлась «динозавры», потому что где-то рядом Улугбеком были обнаружены следы настоящих динозавров (это не шутка и не утка – научный факт). Руководителем нашей группы, состоящей из восьми человек, был Сергей Терехин, с которым мы теперь все встретились и познакомились.
В полном составе на базе в Байсуне мы занимались тем, чем и участники других направлений, а именно – подбирали и упаковывали снаряжение, переливали бензин в пластиковые бутылки, считали уши и карабины, заматывали скотчем хрупкие вещи и т.д., и т.п. Также мы совершали закупки продуктов и воды и ждали регистрации. Наши пещеры располагались в пограничной зоне, где без регистрации находиться запрещалось.
Приезд иностранцев, несомненно, большое событие в жизни маленького провинциального узбекского города, в который совсем недавно провели железную дорогу и построили вокзал. Наше появление на рынке Байсуна имело примерно такой же эффект как, если бы по улицам Самары стал расхаживать Бред Пит в компании Брюса Уиллиса и Арнольда Шварценеггера или даже прилетели бы инопланетяне – примерно столь же редкое и маловероятное событие. Особенно мы привлекали внимание у узбекских мальчишек, которые, демонстрируя свое владение русским языком, наперебой здоровались с нами. Второй фразой обычно являлось: «как тебя зовут?». Взрослые тоже едва сдерживали любопытство и то и дело вступали в разговор. Их любимый вопрос был: «Откуда вы приехали». Словно божества или ангелы мы нисходили с Олимпа к тому или иному торговцу и покупали его товар. Если мы останавливались, чтобы обсудить закупки, нас словно комары окружали любопытные мальчишки, начинали внимательно рассматривать и, кажется, были готовы разорвать на лоскуточки. И даже в отделении милиции, где мы проходили регистрацию, люди в форме не упускали возможности общения с иностранцами. Такое событие в их жизни случается раз в год, все остальное – серые будни города, в котором ничего не происходит.
Кабинет, где проходила регистрация, представлял собой кирпичную постройку без штукатурки, у которой отсутствовала одна стена – вместо нее был сад. Крыша была незатейливо покрыта шифером. Бетонный пол – чисто выметен. В углу находился деревянный стол, за ним сидели два милиционера. Переводчик задавал вопросы, тщетно скрывая свое любопытство под маской официальности.
Наконец все бумаги были оформлены, продукты докуплены, снаряжение запаковано, и мы ранним предрассветным утром, наскоро перекусив, погрузились в кузов большого грузовика. Грузовик был марки Зил, а водителя звали Урал. Это позволяло играть словами: «ну что, когда Урал приедет… Какой Урал, нас на Зиле повезут».
Старт
Зил устремился вперед и вверх. Иностранцы были в восторге от автомобильной прогулки. Дорога здесь относительно хорошая (по сравнению с Арабикой), и доехали мы сравнительно быстро. Вскоре впереди среди живописных хвойных деревьев, называемых арчей, мы увидели наших ишаков и несколько молодых парней – погонщиков. Все кинулись пересчитывать осликов, поскольку от этого зависело, какую часть груза мы потащим на своих спинах. И к всеобщей радости их оказалось восемнадцать. Это число превосходило все ожидания.
Главный друг спелеологов в экспедициях в этот район – это Садык. Дружба зародилась много лет назад, когда спелеологи обнаружили и достали на поверхность из пещеры Бой-Булок останки местного учителя Мустафы, который ушел в пещеру и упал с уступа. Учитель – почетная профессия в местных горных селениях. Даже сегодня в узбекских деревнях здание школы резко отличается от остальных построек в хорошую сторону. Садык живет в Дюболо – это маленькое таджикское поселение в горах на границе Таджикистана и Узбекистана. Именно через Садыка осуществляется столь необходимая для посещения пограничного района регистрация. Этот немолодой уже человек находит в себе силы каждый год спуститься с гор в районный центр и провести как минимум целый рабочий день в скучных кабинетах местной бюрократической машины. Также Садык занимается заброской на осликах и принимает спелеологов в своем гостеприимном доме на обратном пути. Естественно спелеологи не остаются в долгу и помимо щедрой суммы дарят ему подарки (в этом году – новый спальник). Также оставляют лишние продукты и не очень нужные вещи: батарейки, сапоги, ботинки, штаны и так далее, что, в условиях удаленности от цивилизации и магазинов, возможно, важнее бумажных купюр.
Своих осликов у Садыка немного – штук восемь наверное – поскольку в хозяйстве больше не требуется, а содержать их накладно, поэтому перед приездом спелеологов он собирает тягловую силу по соседям из Дюболо, а может и из соседних селений.
В общем, непросто было, наверное, ему настрелять еще десять ишаков, но Садык постарался, поэтому теперь мы шли по горам в комфортных условиях – несли только 15 кг личных вещей, а все самое тяжелое – продукты и общественное снаряжение перемещалось на ишаках.
В первый день идти было непросто, несмотря на акклиматизацию на Арабике – сказывалась бессонная ночь и ранний подъем.
Каждый год заброска происходит по новой дороге, более простой чем предыдущая. Машина подняла нас на высоту более двух километров, затем мы набрали еще, взобравшись на хребет по тропинке, где гоняют скот. Потом стали спускаться к поляне, с легким сожалением теряя драгоценную высоту, но зато, приближаясь к нашей заветной цели – отвесной стене Ходжа-Гур-Гур-Ата, в которой малозаметной норкой чернел Священный грот, высотой шестьдесят метров.
Временами тропа становилась труднопроходимой для ишаков, и нам приходилось помогать осликам, подталкивая их и затаскивая на уступы. В прошлом году на заброске один ишак сорвался и укатился по склону вниз метров на сорок вместе с поклажей, но чудом остался жив. В этот раз все обошлось благополучно, лишь пара самых слабых осликов не смогла одолеть финальный подъем, и их пришлось разгрузить.
Процесс приготовления ужина представлял собой весьма любопытную логистическую и кулинарную задачу. Нужно накормить 29 человек, но в наличии имелись лишь котелки объемом не более трех литров, то есть на четверых-пятерых человек. Дело в том, что в экспедиции предполагалось питаться небольшими группами, но на заброске было решено кушать всем вместе. Примусов было достаточное количество, но дежурному приходилось следить сразу за пятью котелочками.
В азиатских экспедициях готовят только на бензине, газом не пользуются, наверное, чтобы не тащить обратно пустые баллоны. В Узбекистане достать бензин непросто. Своего топлива в стране нет, большинство автомобилей работают на газу. Переливать газ из одного баллона в другой умеет, наверное, каждый водитель. Для примусов хорошо использовать специальный бензин «калоша», но достать таковой в нужном объеме не удалось, поэтому был куплен обычный А-80. Примуса капризничали, жутко чадили и быстро окрашивали чистые котелки черной и пачкающей все вокруг сажей, прибавляя хлопот дежурному. Но, несмотря на все эти сложности, после пары часов борьбы с огнем и жонглирования котелками, ужин все-таки появился к величайшей радости всех участников.
Далее нам предстояло нести груз самостоятельно, поскольку исчезала тропа, и осликам было уже не пройти.
Тридцать спартанцев (точнее двадцать девять)
На утро мы снова двинулись в путь, но прежде чем продолжить рассказ – небольшое отступление, без которого дальнейшее поведение некоторых героев повествования может показаться несколько нелогичным.
Организатором экспедиции был уральский клуб СГС. Дело в том, что самарский и уральский взгляды на спелеологию весьма отличаются, и порой меня удивляет тот факт, как люди со столь разными мировоззрениями могут принимать участие в одной экспедиции. Сначала несколько слов об уральской спелеологии и клубе СГС преимущественно для самарских читателей. (Если я в чем-то ошибся или не так понял, просьба уральских коллег не судить строго и по возможности меня поправить).
В Екатеринбурге – городе, несколько превышающем Самару по численности населения, существует одна единственная спелеологическая организация – СГС – Свердловская городская спелеосекция. Если в Самаре, к примеру, начинающий и амбициозный исследователь подземного мира из спелеоСГАУ не доволен общей концепцией клуба или кем-то из руководителей, он может попробовать свои силы в одном из других клубов («Жигули» или клубе Гос. Университета) или даже сколотить свою спелеологическую банду, команду или шайку. Такие случаи были неоднократно, и не являются нонсенсом в нашей спелео практике. Самарские клубы весьма отличаются друг от друга. По сути, ты выбираешь не только клуб, но и стиль спелеологии…
В Екатеринбурге все иначе – клуб выбирают единожды, когда приходят в спелеологию.
СГС самостоятельная организация, существующая на средства участников, независимо от каких либо бюджетных структур (университета, например). В прошлом году клубу исполнилось 50 лет! Вы можете сказать: «Ну и что? Самарской спелеологии не намного меньше!». Но кого из основателей самарской спелеологии вы знаете и сможете узнать в лицо? А я вот был на пятидесятилетии СГС и видел всех их своими глазами – начиная от самых первых уже глубоких дедушек и бабушек – всего почти триста человек. Здесь свято чтят традиции предков и, возможно, поэтому клуб просуществовал полвека.
Старшие товарищи активно участвуют и помогают клубу и сегодня. Многие спелеологи старшего поколения, которым возраст уже не позволяет выбраться в пещеры, продолжают заниматься спелеологией заочно, искренне болея и оказывая помощь, в том числе и спонсорскую, экспедициям. «Круто!» – скажете вы. Но у медали имеется и обратная сторона. В подготовке и помощи экспедиции участвует большое количество людей, поэтому участникам никак нельзя обмануть надежды. Это дело чести. И, если в самарской экспедиции, которую мы проводим исключительно для себя, мы можем, столкнувшись со сложным препятствием или поддавшись слабости и лени, в любой момент повернуть обратно, то участник уральской экспедиции чувствует себя словно боксер на ринге или гладиатор на арене. Тут уже нет дороги назад – нужно принять бой, нужно драться. Ну, представьте себе гладиатора, который, выйдя на арену и оценив противника, на глазах у тысяч зрителей говорит: «что-то мне неохота, что-то я боюсь». Если сказать такое, второй раз на арену тебя уже не пустят. Поэтому ни гладиатор, ни боксер на ринге о таких вещах, разумеется, не задумываются. Они сосредоточены на технике боя. А решение драться или сдаться, точнее – драться любой ценой приходит задолго до экспедиции. Вот вам первое кардинальное отличие спелеологических мировоззрений.
Все участники экспедиции – это гладиаторы на огромной подземной арене. Каждый должен драться до последнего, каждый должен выкладываться по максимуму. Сами экспедиции, а также тренировки молодежи и спортивный настрой, на мой взгляд, напоминают Спарту.
Из всех развлечений и отдыха допускается только алкоголь. Это тоже большая и важная традиция, отказаться от которой было бы святотатством. Существует 15 тостов СГС, которые произносятся в строго определенной последовательности. Представляю ваше удивление или недоумение, но действительно, так оно и есть, я ничего не выдумывал. Я и сам сначала не мог поверить и тем более понять, пока не побывал на юбилее СГС и не увидел все своими глазами.
В этих экспедициях не бывает слишком легко и просто. Если тебе легко, значит ты не выкладываешься полностью, халтуришь, проще говоря. И еще в уральских экспедициях никогда не откладывают на завтра какую-либо работу, которую можно сделать сегодня.
Именно поэтому мы перенесли лагерь с высоты 2700 метров на 3400 уже на следующий день, то есть на сутки раньше срока, хотя это несколько противоречило учебникам по альпинизму, в коих рекомендуется для успешной акклиматизации ночевать (спать и отдыхать) на низкой высоте, а выходы совершать на более высокую.
Я знал обо всех этих гладиаторских боях заранее, и поэтому постарался подготовиться и морально, и физически. Двухнедельная акклиматизация на Арабике дала свои результаты. По горам я шел легко. При транспортировке груза я предпочитал сходить два раза с легким рюкзаком, чем один раз с тяжелым. Идти с большим грузом было неприятно (в отличие от легкого рюкзака, где само движение доставляло удовольствие), резко учащался пульс – я боялся перегрузить сердце. Да и для спины и коленей большие нагрузки вряд ли полезны. На один рейс уходило около двух часов. Мы поднялись, нашли место под палатку, поставили ее, отдохнув при этом, оставили Катю Яцуценко обустраивать лагерь и отправились во второй рейс. На этот раз взяли чуть больше груза, пыхтели как паровозы, но все-таки выбрались. Подъем сначала шел по приятной тропе, а затем уходил круто наверх по гребню. Этот участок давался особенно тяжело.
Затем мы вскипятили чай, чтобы восстановить потерю жидкости на переходе. Воду я старался не пить – мне это удавалось. Сказывалась то ли акклиматизация, то ли какие-то врожденные особенности организма. Я обходился тремя глотками на переходе, когда другие хлебали литрами, зато на привалах наверстывал упущенное горячим зеленым чаем.
Время позволяло после небольшого отдыха сделать третий рейс, на который отважились мы втроем: я, Андрей Афанасьев и Гульназ – молодая спортсменка из Уфы. Участники остальных групп делали два тяжелых рейса. Последних из них мы догнали на крутом подъеме на гребне. Это были девушки, тоже гладиаторы, которые продолжали бой на исходе сил и несмотря ни на что. Андрею пришлось вернуться и почти силой отнять у отважных дам трансы и утащить их (и дам, и трансы в лагерь), иначе девушки готовы были пасть на поле боя.
Вечерело. Солнце зашло за стену, которая была теперь совсем близко. Из соседней долины подул холодный злой ветер. Я окинул взором поле брани – оно представляло печальное зрелище – потери, несомненно, были немалые. Отважный рыцарь Сергей Терехин получил ранение в брюшную полость еще с утра и теперь пытался заткнуть рану рулоном бумаги. Все иностранные паладины полегли. Себастьян из Цюриха, который еще совсем недавно на втором рейсе вместе с нами штурмовал склон, теперь валялся, схватившись руками за голову. Отовсюду слышались вздохи и стоны.
Неожиданно нагрянули пастухи, и всем девушкам была дана команда – прятаться в палатки. Я пытался добыть у завхоза экспедиции ужин для нашей группы «динозавров», чтобы избежать длительной коллективной готовки. Парни хотели напоить пастухов чаем. Для этого нужно было развести примус, который на ветру никак не мог прогреться. Думаю, пастухи посмеивались над нашим чудом техники – примусом. Я бы на их месте точно бы посмеялся. Они вполне обходились без чая в горах. В наш лагерь их привело любопытство. Попив чаю, пастухи ушли. Но тут произошло событие, которое немало напугало меня и остальных – заболела Лена.
В болезни не было ничего необычного – с плохим самочувствием валялась треть экспедиционного состава. За больными можно было поухаживать, согреть им чаю, но можно обойтись и без этих мер. Они лежали, отдыхали, и было ясно, что к завтрашнему дню они оклемаются.
С Леной же все обстояло несколько страшнее. Я нашел ее, лежащей в палатке, свернувшуюся калачиком, дрожащую со слезами на глазах – она задыхалась, она не могла говорить. Дышала очень часто, но не могла отдышаться. Лена не чувствовала кистей рук и пальцев ног, и, казалось вот-вот потеряет сознание.
Лена была нашим доктором. Второй доктор Оля осталась на поляне на 2700 метрах с больным Гошей Сапожниковым.
Я укутал Лену спальниками, поднял всеобщую тревогу, насколько это было возможно, и стал искать аптечку. Что именно из медикаментов мне нужно, я не знал, но решил первым делом померить давление. Время, казалось, ползло ужасно медленно. Все очень долго вникали в ситуацию, недопустимо долго и недопустимо медленно. Наконец, все мобилизовались. Катя готовила чай, Сергей Терехин пришел в палатку, чтобы помочь. С соседнего холма, где расположилась палатка группы «центр», прибежал руководитель экспедиции Вадим. Я долго не мог услышать тоны – мешали разговоры и ветер, качавший палатку. Процедуру измерения произвел Вадим. Давление было в норме, пульс выше 160 ударов. Связались по рации с доктором Олей. Она сказала «Тепло, покой, забота и надо подождать, а на ночь лучше спуститься метров на двести ниже» – в общем, ничего конкретного – никакой чудо-таблетки. Мы попытались выяснить у Лены, какие препараты из аптечки ей можно вколоть, если она потеряет сознание. Она в ответ мотала головой. Подоспел черный чай с сахаром. Постепенно Лену отпускало – вернулись чувствительность рук и дар речи. Еще минут через сорок Лена возвратилась к жизни целиком.
Ночь прошла беспокойная – мы опасались рецидива и возвращения горной болезни. Часа в два ночи мы кипятили чай в тусклом свете бледной луны.
Притча про одного спортсмена
Теперь самое время рассказать о самарском воззрении на спелеологию (по крайней мере, в нашем клубе), на этот раз уже для иногородних читателей, чтобы в свою очередь наше поведение стало понятным.
Нашему клубу всего десять лет. Основал его Логинов Владимир Анатольевич (он же Фомич), когда не нашел единомышленников среди других спелеологов Самары. Клуб существует при аэрокосмическом университете, и в настоящее время я занимаюсь в нем обучением студентов. Когда мы – первый набор – начинали заниматься, нам было 16-18 лет. Спелеологическая направленность клуба изменялась с годами вместе с изменениями наших амбиций и взглядов. Чтобы наиболее понятно объяснить, о чем идет речь, расскажу вам историю одного своего друга Вершинникова Юрия, с коим мы ходили в первый поход, и с кем дружим сейчас. Итак, притча про одного спортсмена.
Юрий всегда был спортсменом в самом прямом и чистом смысле этого слова. Свои амбиции он хотел реализовать в пещерах. Его манили цифры, манили рекорды. Цифры на секундомере контеста, цифры глубины пещеры. Юрий был настолько увлеченным, что легко мог соревноваться с секундомером. Он бегал по утрам большие и малые дистанции на время, стремясь выжать из тела максимум и пробежать лучше, чем вчера. Контест был постоянным спутником и другом молодого спортсмена, и разлучить их могли лишь внушительные шрамы на теле Юрия, оставленные обвязкой.
Урал сменил Алек, его, в свою очередь, Арабика. Постепенно глубина иссякла. Юрий стоял на берегу большого озера с прозрачной водой в Зале Советских спелеологов, в пещере Крубера-Воронья, на известной отметке -1710 метров. Это была максимальная глубина, куда можно спуститься без акваланга.
Что делать далее, было не ясно, Юрий бросился вверх – в горы, в альпинизм, в скалолазание. Пару лет он упорно тренировался на скалодромах, но выше семерки «а» шагнуть не смог. Альпинизм тоже оказался «не тем». Лыжные кроссы, двухсоткилометровые веломарафоны, мультиспортивные гонки, ледолазание и драйтулинг, скайранинг и многое другое перепробовал Юрий в поисках нужного увлечения.
Он всегда стремился проникнуть в самую суть вещей и разобраться, почему происходит именно так. В первую очередь его интересовало, почему его тело во всех спортивных начинаниях не может шагнуть дальше некого предела, и есть ли такая область, где можно развиваться бесконечно. Юрий прочел немало книг спортивного содержания и вывел для себя известный многим тезис «физкультура против спорта», который можно взять за основу и для нашего клуба. Мы хотим заниматься физкультурой, но ни в коем случае не спортом! Думаю, разница этих понятий очевидна, но все равно поясню. Спорт предполагает выход на предельные режимы работы организма, а физкультура – это просто физическое развитие. А если чуть глубже – некоторый активный образ жизни в соответствии с потребностями и возможностями своего тела.
Каким бы вы хотели обладать автомобилем – на котором ставили рекорды, исследуя его предельные возможности по скорости, дальности, прочности и грузоподъемности, или тем, что эксплуатировали, разумно избегая пределов? Автомобиль всегда можно купить новый, тело дается один раз. Сорокакилограммовый рюкзак в нашей среде признак не силы и воли, а скорее слабости ума. В инструкции к вашему телу это обязательно написано, спросите у любого врача.
Сегодня Юрий из всего перечня активных увлечений целеустремленно занимается лишь слэклайном (хождением по натянутой стропе) и йогой, и считает, что самое главное, чтобы усилие над собой не переросло в насилие.
Фраза «ученик должен уметь сделать 15 подтягиваний на турнике» содержит серьезную ошибку: слово «должен» предполагает насилие над собой. Да и количественная оценка достижений весьма примитивна.
Я никогда не был спортсменом в чистом смысле слова, мой путь к простым истинам был несколько короче и не включал столь разнообразные и экзотические увлечения. Хотя, признаюсь честно, были в нем и такие этапы, когда я хвалился и количеством выпитого алкоголя и рюкзаком под пятьдесят кг.
В чем же смысл всего вышеизложенного: он банален и прост – умей получать удовольствие от процесса, а не от результата. Вот такая простая концепция.
Вдоль стены за горизонт
Утром мы согласно плану отправлялись с Женей Цурихиным на разведку будущего места под лагерь для группы «центр» и для нашей группы.
О Жене Цурихине нужно обязательно сказать пару слов. Как-то после прошлой экспедиции уральцы попросили написать меня несколько строчек к юбилею Жени (по моему, пятидесятилетию), но у меня тогда не получилось, зато расскажу про него сейчас. И, хотя на любом солнце имеются пятна, и у каждого человека есть свои недостатки, Женя Цурихин, несомненно, положительный персонаж моего повествования.
Первое, что поражает и восхищает, его физическая форма. После экспедиции уже в Самарканде, в альплагере Артуч, Женя первый подошел к турнику, сделал несколько раз выход силой, затем провисел на одной руке в полном блоке (в полностью согнутом состоянии) более минуты, потом поменял руки и повторил упражнение. Разумеется, это было не хорошо подготовленное выступление, а следствие отличной физической подготовки. Женя не был атлетом или скалолазом – он спелеолог, а для посещения пещер необходимо крепкое тело. Не хотел бы я оказаться с ним в одной пещере, чтобы не чувствовать себя неполноценным. Думаю, под землей он перемещался изящно и быстро.
Женя не старался мотивировать людей, беря их «на слабо», что было весьма распространенно в этой поездке: «ну что вы, не мужики что ли, неужели не дотащите, не дойдете и т.д.». Он использовал другие, более разумные аргументы, агитируя заниматься, например, топосъемкой. Алкоголь для Цурихина не важный, неотъемлемый элемент, а не более чем традиция клуба, которую следует соблюдать из уважения, так же, как, например, традицию пить зеленый чай в Азии, предварительно трижды перелив его из пиалы в чайник.
И самое главное – Женя безумно любит пещеры. Кто-то скажет, что эта черта характерна для всех спелеологов, но тут случай особенный. Его влекут не цифры, рекорды и последующая слава. Ему нравятся сами подземные пространства, как в целом, так и отдельные камни, натеки, красивые и не очень. По крайней мере, я так думаю.
Мы вышли из лагеря рано утром, наскоро перекусив вчерашним супом. Наш путь лежал вдоль подножья стены далеко за горизонт. Солнце еще не успело подняться высоко и достигнуть жарких углов падения лучей, и идти было достаточно просто. У меня с собой был литр воды с лимоном и сахаром – величайшая ценность в наших условиях. У Жени была баклажка зеленого чай и литровая запечатанная бутылка минералки, которую он собирался открыть непосредственно около входа в Улугбек. Под отвесной стеной начинался наклонный участок, по которому и пролегал наш путь. Местами это был сыпучий склон, местами, где сошел сель, это был конус из твердой засохшей глины, на поверхности которого ботинки держались плохо. В основном же подножье стены имело три горизонтальные полочки, и передвигаться следовало по самой нижней и самой широкой третьей полке. Мы искали в первую очередь источник воды, места под палатки и удобную дорогу.
Место для группы «центр» нашлось быстро по прошлогодней отметке «ручей» на навигаторе, о чем мы сообщили по рации руководителю экспедиции Вадику. Внизу на одной из скал был установлен самодельный ретранслятор – рация и устройство «попугай». Это устройство повторяло каждую фразу, брошенную в эфир. Промежуточная радиоточка позволяла держать связь с лагерем и за перегибом стены.
Вскоре мы поднялись на один из гребней, уходящий наклонно вниз от подножья стены. Кулуар с нашим лагерем остался позади, мы ушли за горизонт.
Стена высотой от двухсот до четырехсот метров являлась серьезной опасностью для летательных аппаратов. В этом районе разбился один вертолет и два самолета. Мы подходили к месту крушения истребителя. От самолета остались лишь мелкие осколки, видимо он врезался в скалу на полной скорости.
Полтора часа мы шли от места ночевки до будущего лагеря группы «центр», затем еще полтора часа до прошлогоднего лагеря под входом в пещеру Дарк Стар. В прошлой экспедиции соединили пещеры Дарк Стар и R21, и теперь работы велись через R21, вход в которую располагался ближе на пару километров и несколько ниже.
От старого лагеря мы шли еще пару часов до Улугбека, снова перешагнув за линию горизонта. Солнце достигло зенита, становилось жарко, но на наше счастье, поднялись кучевые облака, тень которых принесла приятную прохладу.
Место крушение второго самолета выглядело несколько мрачнее. Это был пассажирский Ил. Он врезался в верхушку стены в условиях плохой видимости, как раз в том месте, где стена наиболее высока. Взял бы он чуть левее и спокойно бы пролетел. Останки каркаса были несколько крупнее, чем у истребителя. Явно выделялось основание хвостового оперения. Здесь можно было бы изучать анатомию самолета, словно в кабинете на кафедре конструкции и проектирования летательных аппаратов, если опустить тот мрачный факт, что здесь погибло несколько десятков человек, и среди обломков можно случайно обнаружить, например, обгоревшие детские туфельки. В общем, место было жутковатое, но именно здесь была вода, и трещина входа в нашу пещеру маячила где-то наверху. В этом месте нам предстояло поставить лагерь.
Наскоро перекусив, мы двинулись обратно. Женя перемещался по сыпухам и склонам с необычайной легкостью. И пока я, молодой и акклиматизированный, ковылял до очередного камня, Цурихин успевал поставить на нем опознавательный турик – пирамидку из камней, чтобы в следующий раз было проще найти тропу. Уже скоро по нашим расчетам за очередным гребнем должен был показаться наш огромный кулуар, с маленькой точкой лагеря в конце, но этого почему-то не происходило. Мы проходили уже не то пятый, не то седьмой гребень, за которым появлялся очередной. Обратный путь явно затянулся и был длиннее, чем дорога туда.
В лагерь я вернулся практически без сил. Ребят не было – все переносили груз для группы «центр». Хотелось сидеть неподвижно. Я заставил себя переодеться и приготовить чай, затем залез в спальник и немного подремал, ожидая ужина.
За острый край стены…
Новости из пещеры Фестивальной, к входу которой отправилась двойка разведки, были плохими. Исчезло несколько трансов с веревкой и резиновая лодка, оставленные в привходовой части пещеры с прошлого года. Видимо, кто-то из местных пастухов заметил, что спелеологи что-то прятали в пещере. Вход в Фестивальную находится на стене, попасть туда не очень просто, но возможно. Теперь в каком-то из аулов ишаков привязывают юкропом (украинская веревка) или даже кордасом (веревка хорошего европейского производителя), а экспедиция должна сократить свои амбиции минимум на 500 метров.
Надо сказать, что местным сложно понять такое европейское явление как туризм – то есть путешествие ради удовольствия (не говоря уже о скалолазании, спелеологии и т.д.). Если человек идет в горы, значит либо должна быть какая-то цель, либо он просто дурак. А у дурака не зазорно и веревку стырить. Возможно, веревку взяли без злого умысла – спелеологи часто выбрасывают ненужные вещи, (старые сапоги, например), представляющие для пастухов большую ценность. В самом факте пропаже нет ничего удивительного – в России бы стырили, не задумываясь (в Башкирии у нас как-то сняли веревку, что висела на стене в качестве страховочных перил). Удивляют масштабы и объем работы: 500 метров – это четыре транспортных мешка и пятый с лодкой, которые нужно спустить вниз от входа практически по скалолазной трассе. В последствии пришлось снимать веревку с нижних этажей пещеры Фестивальной, с направления Кавказ, как раз ту самую, что два года назад мы мерили и сортировали на моей даче, а затем группа Владимира Логинова повесила в пещере.
Новости от второй штурмовой группы были хорошими. Эта группа отделилась от основного состава еще вчера утром, обогнула стену, поднялась наверх и сделала навеску с верха стены вниз по имеющимся прошлогодним точкам. Вход в пещеру Улугбек находился в верхней половине стены, и теперь настало время определиться с концепцией – либо стоять под стеной, либо на плато сверху. Второй вариант предполагал менее комфортные условия жизни в лагере, но позволял существенно сэкономить веревку – поскольку в этом случае не требовалось провешивать всю стену целиком. К тому же по плато перемещаться было проще, чем вдоль подножья стены. Таким образом, был выбран второй вариант, а наш разведывательный выход с Женей большей частью оказался напрасным и не принес ничего кроме положительных ощущений.
С утра мы собрали лагерь и начали подъем. Предстояло сначала набрать метров сто высоты до стены по круто-наклонной осыпи, затем добраться до входа в Фестивальную по различным веревочкам и перилам. После нас ждал подъем около ста метров в верхней части стены, оснащенной срт-трассой. Жумарить (подниматься по веревке вверх) с рюкзаком вместо транспортного мешка было непривычно. К высоте я адаптироваться еще не успел, поэтому мне было не сказать что страшно, но некомфортно. Еще я планировал поснимать видео на стене, но в процессе подъема желание достать камеру не возникло. Отчасти это связано еще и с тем, что мы двигались плотным потоком, держа безопасный промежуток в две перестежки между участниками. Поднимать груз на стену нам помогали почти все представители групп «центр» и «оазис».
В верхней части стены гулял вольный ветер. Он задувал в уши, срывал камни с сыпучих склонов и бросал их вниз. Затем вертикаль сменилась наклонкой. На вершине был сложен огромный тур из здоровых камней, за который крепился конец веревки, чтобы его не унесло ветром. Я поднялся к туру. За перегибом моему взору предстала поверхность плато, словно поверхность новой планеты. Вдалеке, за отворотом скалы ютилась, спрятавшись от ветра, маленькая палатка группы навески. У входа сидел итальянец Стефане и кипятил чай для поднимающихся.
По нашему гениальному плану нам сегодня предстояло провести ночь здесь втроем. Лена, сделав рейс на плато, для более плавной акклиматизации возвращалась в предыдущий лагерь, где еще были ребята из группы «оазис», а завтра должна была подняться к нам. Четверо же наиболее отважных отправлялись вместе со всем необходимым для ночевки к Улугбеку, а мы с ребятами из групп «центр» и «оазис» помогали им донести груз.
Мы двигались большой группой по поверхности плато, удивляясь космическим пейзажам и чудесам верхнего мира. Сначала наш путь пролегал по краю стены. Местами край напоминал крышу многоэтажного дома – настолько остро выражен был угол между плато и отвесной частью. Временами наш путь проходил между живописных скал и больших камней, строгие геометрические формы которых на ровной поверхности плато напоминали полотна Сальвадора Дали.
Край стены был неровный – первоначально мы находились на огромном, уходящем вперед и вверх выносе стены. Нам предстояло спуститься вдоль края до нижней точки, а затем подняться на еще более значительный вынос.
Часа через полтора прогулки мы вышли на большую идеально ровную наклонную площадку, дальний край которой обрывался вниз стеной. С двух сторон площадка была ограничена трехметровыми стенами. В нижней же части имелся большой нависающий камень, а под ним значительный снежник. Миша Рафиков, наш проводник, бывший на плато в прошлом году, предположил, что это место можно использовать для болдеринга (скалолазания без страховки на небольшой высоте). Снежник внизу играл роль мата, Михаил даже продемонстрировал пару движений под аплодисменты иностранных коллег. Место окрестили болдером. Здесь же мы расстались с ребятами из «оазиса» и «центра» (им было пора возвращаться в лагерь). Иностранцы и кое-кто из ребят сбрасывались с гор раньше, и с ними мы виделись последний раз.
Далее мы продолжили путь небольшим составом. Вскоре появились промытые водой скалы, словно изъеденные гигантскими червями. Затем шел участок стены, где произошел провал и образовались огромные воронки, ограниченные по краям еще не рухнувшими булыжниками. Место напоминало древний разрушенный город. Затем мы снова вышли на ровную наклонную поверхность и подошли вплотную к краю. Наклон позволял лечь на плоскость и безопасно заглянуть вниз. Это действие завораживало. Михаил с Сергеем сбросили вниз огромный камень. Он пролетел всю стену и взорвался на мелкий щебень, ударившись об уступ. Облако пыли поднялось до верха стены и запахло серой и гарью.
В пять часов мы расстались, ребятам оставалось до нового лагеря не более километра, судя по навигатору, а нам – пару часов налегке. Мой организм полностью акклиматизировался и вышел на оптимальные обороты. Я легко шел домой, временами дожидаясь Сашу, которому прогулка давалась чуть тяжелее.
На плато солнце садилось значительно позже. Внизу в четыре часа дня светило скрывалось за краем стены, становилось прохладно. Здесь же солнечный диск плавно исчезал в туманной дымке, и, если не знать, что находишься в самой сухопутной стране континента и до ближайшего моря тысячи километров, то можно представить, что оно тонет в море словно на Арабике.
Катя готовила ужин. Саша достал из рюкзака большое яблоко, последнее из тех, что раздавали на заброске, и съел его, отрезая ножом небольшие кусочки. Из огромного снежника снизу вытекал ручей, и я набрал воды и даже постирал носки.
В бутылке с водой, из которой мы делали чай, плавал старый кусок лимона – видно в ней кто-то на заброске делал себе кисленькую воду. Лимончик попал мне в кружку и заварился, добавив чаю знакомый вкус. Я выпил все до последней капли. На поверхности новой планеты цитрусовых не предполагалось, и теперь вкус чая с лимоном удастся отведать лишь много дней спустя.
текст - Валентин Потапов
фото - Екатерина Яцуценко